С первых дней нападения гитлеровцев жители Горок испытали на себе варварство захватчиков. 27 июня над городом появились фашистские бомбардировщики. Бомбы падали на территорию института и райцентра. Горели жилые дома, гаражи, городок механизации сельского хозяйства.

В связи с приближением линии фронта город стал готовиться к обороне. В сельскохозяйственном институте был создан истребительный батальон, куда вступила и еврейская молодёжь. Бывший житель Горок Лившиц В.Д. вспоминал: «В 1941 году я окончил 1-ю среднюю школу. Когда началась Великая Отечественная война, в Горках организовали истребительный батальон, и мы, вчерашние школьники, получили мелкокалиберные винтовки и дежурили в разных местах города»

Рядом с Горками началось сооружение укрепленной полосы. Над её сооружением работало всё население города. Местные жители думали, что война скоро закончится разгромом фашистов где-то в пограничной зоне и не коснётся города. Это мнение отражала районная газета, которая выходила в первые дни войны. В Горецком районном историко-этнографическом музее сохранилась газета «Ленiнскi шлях» от 25 июня 1941 года. Этот номер хранила более 50 лет бывшая учительница, уроженка Горок Р.М. Шефтер, которая в июне 1941 года приехала к родным в Горки и вместе с учениками участвовала в прополке овощей в пригородном колхозе «Шлях сацыялiзму». Об их труде писалось в этом номере газеты.

В начале июля бои подступили к городу. Оборона Горок была поручена частям дивизии под командованием полковника В.А. Мишулина. В ожесточенных боях красноармейцы подбили и сожгли немало вражеских танков и бронетранспортеров. Лишь через несколько дней, ценой огромных потерь противнику удалось расширить прорыв. Части дивизии с упорными боями отошли на новые рубежи. Районные учреждения, предприятия, сельскохозяйственный институт подготовили ценное оборудование и имущество к эвакуации. Однако многое вывести не удалось: транспорт был перегружен перевозкой войск. Только 3 и 6 июля 1941 года удалось отправить со станции Погодино два железнодорожных эшелонов. В основном организованно эвакуировались студенты и преподаватели института и некоторые учреждения – всего около 2 тысяч жителей. Остальные искали места на автомобилях, ехали на подводах, шли пешком.

Ревекка Григорьевна Алеева вспоминала: «В начале июля мы узнали, что такое бомбёжки. Спасаясь от них, ночевали в районе кладбища. В Горках было много беженцев из западных районов. Одного из них по имени Таклёнок с двумя маленькими детьми приютила наша семья. Однажды Такленок пришёл к отцу и сказал: «Надо срочно уходить. Немцы форсировали Днепр и взяли Шклов. Со дня на день будут в Горках». У Таклёнка была бричка. Мы посадили на неё бабушку, и в чём стояли, ушли. Гитлеровцы разбрасывали листовки: «Мы воюем не против мирных жителей. Мы воюем против жидов и комиссаров». Большинство людей не верило фашистам, и никакой злобы против евреев не держало, но напуганные этими листовками и слухами, что уничтожать будут не только евреев, но и тех, кто им помогает, не хотело пускать нас в дома. В лучшем случае дадут немного хлеба и скажут: «Уходите быстрее».

Марк Залманович Фрейдин вспоминал, что «когда началась война, мне было 9 лет, но я хорошо запомнил, как отец, уходя на фронт, говорил: «Волноваться не нужно, враг будет разбит в ближайшие два-три месяца». Когда бомбили город, все население спряталось в овраге в конце Мстиславской улицы. В это время наша семья некоторое время жила у родственников в деревне Горы. Затем вернулись в Горки. Хорошо помню, что немцы вошли в Горки в 12 часов, а только в 18 часов наша семья уехала из города на подводе, которую дали нам власти, как семье военнослужащего. На одном из привалов, лошадь с подводой потерялась. Решили вернуться в Горки, но лошадь нашел комсомолец, который наотрез отказался возвращаться в город и вместе с ним мы ушли в сторону Смоленска. Оттуда была эвакуация под Сталинград и дальше».

Раиса Наумовна Тейнина вспоминала, что «...их семья – Наум Яковлевич Тейнин, его жена Слава Натановна и её сестра Шура Натановна – в последний момент уехали из Горок на подводе вместе с семьёй их знакомого Андрея Магазинщикова. Вскоре им удалось сесть на поезд, но в дороге я заболела и потеряла сознание. Решили, что я умерла и решили выйти на станции Утевке (в настоящее время Самарской области), чтобы меня похоронить. Но я выжила, и наша семья осталась там до конца войны». Почему полностью не эвакуировалось еврейское население? Было несколько причин. Во-первых, центральные советские и партийные органы не разъяснили местным органам, а те еврейскому населению, всю опасность оставаться на оккупированной территории.

До последних дней местные партийные и советские работники горячо убеждали и призывали население «Не паниковать!» и никуда не уезжать. На наш взгляд, это произошло в связи с тем, что в СССР не существовало детально разработанного плана эвакуации населения на случай вторжения противника на территорию страны, и механизм переброски в тыл производства и людских ресурсов формировался уже в ходе войны. Ведь считалось, что если война начнется, она будет вестись на чужой территории и малой кровью. Когда началась война, партийные и советские органы заботились лишь об эвакуации предприятий и учреждений, партийных и советских работников и их семей. Гражданское население же в целом, как это показывают факты, было брошено на произвол судьбы. Это касалось всех национальностей и евреев в частности. Но если для представителей других национальностей угрозы немедленной смерти не существовало, то евреев фашисты начинали уничтожать сразу же после оккупации. Многие пожилые евреи, особенно те, которые во время Первой мировой войны побывали на оккупированной территории, считали, что немцы их не тронут (они вспоминали немцев, которые оккупировали часть Белоруссии в 1918 году). К сожалению, они жестоко ошибались. Это были уже не те немцы, а фашисты, которые ставили цель – уничтожение всего еврейского населения. Как вспоминают свидетели, беженцы, которые приехали в Горки в первые дни войны, рассказывали о том, как фашисты уничтожают евреев.

Ревекка Григорьевна Алеева вспоминала, что «...в 1939 году в Горках жили польские беженцы. Они рассказывали о зверствах фашистов, но все считали, что напуганные люди преувеличивают, что это случилось с кем-то, а Красная Армия сумеет защитить свой народ. Нам боятся нечего...»

Среди горецких евреев было мнение, как и у многих жителей города, что фашистов остановят на рубеже реки Днепр. Однако, как известно, их не остановили.

Уже вечером 12 июля 1941 года гитлеровцы захватили город. Они сразу же установили режим кровавого террора, грабежа и насилия над советскими гражданами. Еще недавно шумный и жизнерадостный студенческий город Горки был превращён в город смерти и страданий. Первым делом фашисты уничтожили все памятники, поставленные в годы Советской власти, разграбили лаборатории и библиотеку сельскохозяйственного института. В бывших учебных корпусах разместилось гестапо и жандармерия. Символом нового порядка стали четыре виселицы, сооруженные в сквере у бывшего административного корпуса. Оккупанты сгоняли сюда горожан, чтобы запугать их страшным зрелищем казни советских патриотов. На окраине города, в саду учебно-опытного хозяйства, были вырыты рвы, ставшие братскими могилами тысяч советских граждан. Здесь фашисты совершили чудовищное зверство, расстреляли 150 детей из детского дома.

Массовыми репрессиями немецкие оккупанты пытались сломить волю советских людей.

Известно, что ещё до начала Второй мировой войны фашисты разработали план захвата «жизненного пространства» для немцев. Русские, белорусы, цыгане, евреи... Эти народы должны быть уничтожены полностью или частично. Как известно, начали с еврейского народа. Уже в конце июля 1941 года в Горках на стенах домов появились приказы немецких оккупантов, согласно которых евреи исключались из жизни. Согласно «Временной директиве по обращению с евреями на территории Остланда» им запрещалось ходить по тротуарам, ездить на общественном транспорте, посещать школы, библиотеки и заниматься всеми видами профессиональной деятельности, необходимо было сдать все ценности. На левом боку одежды и посредине спины нужно было носить шестиконечную желтую звезду.

В связи с тем, что многие дома, где проживало еврейское население, сгорели в первые дни оккупации, еврейское население было собрано в границах улиц Мстиславская, части Интернациональной, где и было создано гетто. Нередко в одной комнате проживало две-три семьи. Голод, тяжёлый труд, побои делали невыносимой жизнь тех, кто находился в гетто. Свидетели вспоминают, для того чтобы поиздеваться над людьми, фашисты и полицейские запрягали их в конскую сбрую и возили на них мусор.

...Наступило 7 октября 1941 года. Трагический день в истории Горок. Ещё 6 октября фашисты отобрали шестнадцать мужчин, и повели их в район деревни Задорожья, где сохранились две силосные ямы и приказали их раскопать и расширить. Свидетелю этих событий Валентине Сорокиной было тогда 14 лет, она дружила и училась с теми, кого уничтожили фашисты. И поэтому эти события врезались в её память.

Она вспоминает: «Был очень ветреный день. Однако, несмотря на это меня послали к родным в деревню Задорожье. По дороге догнали полицейские на лошади и потребовали, чтобы я не подходила к яме, которую копали мужчины. Через некоторое время мы услышали как стреляли из пулемётов и автоматов. Из деревни было видно, как к ямам подводят раздетых людей и расстреливают их. К вечеру некоторые из жителей деревни подходили к могилам. Земля ещё шевелилась, слышались стоны раненых. Могилы охраняли полицейские и не разрешали подходить близко».

Эсфирь Кукуева, медсестра.
Расстреляна с дочерью
7 октября 1941 г.

У Анны Смольницкой во время расстрела погибли мать, сестра и родные. В 1946 году она приехала в Горки и нашла свидетельницу тех событий, которая ей рассказала: «С утра 7 октября по городу ходили фашисты и полицейские, которые собирали евреев. Им было приказано собраться в районе бывшего клуба института, взяв ценные вещи. Было собрано более 2500 человек, которых группами по 100 человек подводили к ямам, приказывали раздеться, а затем ставили на край ямы и стреляли из пулемётов, а если кто-то оставался живым, их добивали из автоматов. А в это время все остальные стояли и ждали своей очереди. Многие женщины стали седыми, плакали, кричали...»

Были в Горках смешанные семьи. Так, у Н.К. Низовцова, который работал землеустроителем в РАЙЗО, была еврейкой жена Елизавета и две дочери: Вера (6 лет) и Элла (3года). Во время расстрела фашисты предложили ему покинуть семью, но он отказался, заявив: «Куда моя семья, туда и я». Понимая, что впереди неминуемая гибель, многие еврейские семьи делали попытку спрятаться или убежать. Сразу после войны Михаил Цейтин узнал, что Шевелевой вместе с дочкой удалось ещё за день до расстрела убежать в одну из деревень Горецкого района. Однако их выдал полицейский. Обоих тяжело избили, привязали к лошади и тащили волоком по земле к месту расстрела.

Нехама Ариель-Пушкина
с детьми Неллей и Борисом
Погибли 7 октября 1941 г.

Сделала попытку спасти своих сыновей Раиса Шварцман, которая сказала сыновьям Карлу и Владимиру бежать. Это увидели полицейские и застрелили мальчиков.

А вот Дине Рысиной и Черняку повезло. Черняка всю войну прятала его жена – учительница Ольга Степановна в подвале дома. Известно, что ближайшие соседи знали об этом, но не выдали фашистам.

Дина Рысина с детьми также спаслась. В своих воспоминаниях, которые хранятся в Горецком историко-этнографическом музее, она писала: «Весной 1941 года я отправила своих детей в Горки. Война застала меня в Минске. С большим трудом удалось выбраться из пылающего города, и я поехала к детям. Из Горок отправляли эшелоны эвакуированных и нам предложили ехать, но заболели дети и мы не стали эвакуироваться. Незадолго перед приходом немцев мама занесла наши чемоданы Андрееву – секретарю городского Совета, так как у него была наготове лошадь (он жил на улице Столярной). Андреева мы не нашли и вынуждены были бежать по дороге на Ленино. Стояла жара. Шли среди ржи. Над нами летали немецкие самолёты и стреляли. Мы упали в рожь. Поднялись – не нашли мать. Вероятно, она попала под огонь пулемёта. Добрались до местечка Кадино. Было нечего кушать. Беженцы начали громить подвалы с голландским сыром. Власти стали выдавать на семью по головке сыра. Пошли дальше. Отец шёл с палкой, и вёл мою старшую пятилетнюю дочь. Отцу предложил сесть в телегу профессор института Николаев. Отец отказался – неудобно перед семьёй. С нами была ещё моя сестра, жена Тамаркина – помощника прокурора республики по гражданским делам – с годовалым ребёнком. Вдруг по колонне беженцев опять начали стрелять и немецкие самолёты. Все спрятались во ржи. Беженцы хотела зайти в деревню, но крестьяне не впускали. Они заявили, что беженцы хорошая мишень для самолётов.

В это время мы узнали, что впереди уже немцы и решили возвращаться в Горки. В это время приехал человек на подводе и сказал отцу: «Вашу жену нашли убитой на дороге. Её похоронили две женщины, причём с тела к тому времени уже всё было снято». Человек предложил отвезти нас в Горки. Папа тогда имел одну цель: узнать, где похоронена мама, и перезахоронить её на еврейском кладбище. Мы сели и поехали назад. Приехали в Горки и узнали, что наш дом сгорел. Сгорела и вся улица Интернациональная (бывшая Оршанская). Видимо кто-то специально поджёг дома и занялся их грабежом. Только внизу, у бани уцелело несколько домов. Мы пошли в последний дом, там было много людей: Горфинкели – отец и мать, Геня Двоськина и многие другие...

В первые дни немцы запретили евреям заниматься врачебной практикой кроме как среди евреев, и выделили помещение барачного типа около райбольницы в Солдатской слободке. Там были врач Родина и стоматолог Мнухина. До этого обе они работали в академической больнице.

Дейра Цырлина-Лапатухина (слева), Ф.И. Цырлина, Х.-Л.И. Цырлин.
Погибли 7 октября 1941 г.

Те евреи, которые покинули свои дома (жили на Мстиславке, но в своих домах) уже не имели ничего из имущества. Обменивать им было не на что. Со Слободы приходили русские, кое-что давали – не в обмен, а так, обычно свёклу. Нашего отца знали в Горках многие и нам носили его знакомые кое-что из еды. Нашей семье помогла Кадревич. Она и Татарская – обе работали в больнице, но друг друга очень не любили. Не знаю, что там между ними вышло, действительно ли Кадревич выдала немцам Татарскую, но нам она помогла. Кто-то надоумил меня – у вас ведь муж русский, пойдите в магистрат и получите карточки на хлеб. В магистрате было полно народу. Я обратилась к Кадревичу, бывшему учителю; человек он был хороший, хотя и работал в магистрате. Он не мог мне в глаза смотреть, но карточки выдал. Выбралась я с карточками, а на Романовской (ныне – на Бруцеро-Ерофеевской) выдавали хлеб...

Был какой-то еврейский комитет. Одна женщина из комитета пошла к коменданту – чтобы разрешили один раз помыться в бане. Женщина была не местная, говорила по-немецки. Комендант объяснил: в бане, где моются немецкие солдаты, евреи не имеют права мыться ни в коем случае. Объявили приказ всем евреям явиться на площадь в Академию на проверку. Немец-офицер с большой нагайкой всех построил, чтобы ровно стояли. Дочка моя не так стояла, он её огрел нагайкой. Затем было «собрание» минут на пятнадцать, сказали, какие у евреев есть права и каких нет – и отпустили всех по домам.

7 октября на рассвете врывается к нам в дом высокий офицер с портфелем под мышкой, а из портфеля торчит махровое полотенце. Папу вывел в другую половину дома. Заходит к нам. Моя девочка – на кровати лежала – увидела нагайку и закричала; он ей нагайкой пригрозил. Меня раздел, искал золото. Всё в комнате перевернул, вывернул тумбочку. Отца уже увели, и вообще, всех ходячих увели. Он вывел нас, мы даже толком не успели одеться. Я увидела, что с Мстиславской горы идёт целая толпа. Видимо, там был и отец.

В районе этих двух улиц (ныне улицы Советская и им.И.Якубовского) Горок было Горецкое гетто в июле-октябре 1941 года

А нас повели к машине, которая стояла на углу улицы Интернациональной и Малой Интернациональной. Стерёг нас полицейский с белой повязкой. Фашист пошел дальше за своими жертвами. Сестра говорит: что мы будем сидеть, всё равно, пуля в спину или в лоб. Кроме нас, в машине никого не было. Мы вышли из машины, полицейский нас не задерживал, может быть, пожалел? Пошли вниз, к бане – и вдруг увидели опять того офицера, перепугались. Но он зашёл в какой-то дом, а мы направились к своему дому.

Куда пойти? Мы перешли речку, и зашли в домик к сторожу бани. Его жена была нам благодарна за то, что мы вылечили её дочь. Старуха говорит: вам сюда нельзя, нас расстреляют. Вышли, идти некуда. Зашли в сарай. Дети пищат – голодные, холодные. Я пошла в свой дом и взяла вещи для детей. Принесла – сестра опять послала. Я подошла к дому и увидела, что во дворе сапожника Ейла Минина били евреев. К дому подходить было опасно, и я вернулась ни с чем. Тут старуха обнаружила нас в сарае и подняла шум: «Что же вы с нами делаете, ведь нас расстреляют!» Мы вышли. Увидели маленькую баню у дороги, решили спрятаться. А баня заперта – полезли в окно. Дети на улице увидели и закричали: «Юде! Юде!» Ни в один дом не пускают. Идёт за нами хвост детей и кричат: «Юде!».

Навстречу одноклассница Зина Протасова. «Вы здесь?» – говорит она. – Ведь вас расстреляют. Вы нигде не пройдете. Мы знали это уже вчера. Муж в типографии работает, они вчера печатали плакаты». Вывела нас на Заречье, привела к себе домой (на улице Вокзальной), накормила, напоила чаем, дала детям сахар и вывела огородами на Мстиславскую дорогу. И мы пошли с детьми на руках».

Остался в живых и Владимир Кудрячёв. Его тётя Н.Н. Кудрячёва, белоруска по национальности, узнав рано утром, что будут расстреливать евреев, пришла к его матери,Эсфирь Кукуевой, жене её родного брата - Кудрячова, забрала его и увезла в другой район (в Горках знали, что у неё не было детей). Так он остался жив, а после войны она его усыновила.

Л. Кунин (слева), З. Куцман.
Погибли 7 октября 1941 г.

Любовь Михайловна Лукашинская родилась в 1938 году в смешанной семье. Её отец Лукашинский Михаил Семёнович – еврей. До войны работал заведующим дорожным отделом райисполкома, начальником районного ОСАВИАХИМа. Мать, белоруска Зинаида Трофимовна, затем рассказывала, что во время расстрела за ними не пришли. Но она решила дочь спрятать. Несколько дней Люба сидела за печкой, а соседям мать сказала, что отвезла её к родственникам в Минск. Затем ночью пошли они к родственникам матери в деревню Лугины, а затем Пьяньково. Там Зинаида Трофимовна была арестована, и их привезли в лагерь в городе Орша, а оттуда направили в Толочино. Через несколько месяцев направили в концлагерь Витенберг. Она видела, как уничтожают и сжигают людей в крематории. Люба спрашивала у матери: «Почему люди туда заходят и не выходят?» Но им повезло. Через некоторое время их направили работать в имение Ньюдорф Грос. Там их в мае 1945 года и освободили советские войска.

Расстреливали фашисты и местные полицейские. Э. Шапиро, участнику Великой Отечественной войны, брату писателя Л. Разгону, когда он приехал в Горки сразу после войны, рассказали свидетели, что среди полицейских, которые участвовали в расстреле, были братья Борис и Глеб Селезневы, отец которых был в Горках врачом.

Он рассказывал Л. Разгону, поразило то обстоятельство, что Борис был его близким другом, он пропадал в их семье, дружил с его сестрами, мать кормила, ремонтировала ему одежду. И вот он, именно Борис, выводил и гнал их на расстрел.

«Ну, ты можешь мне объяснить, почему?» – спросил он писателя.

Лев Разгон не мог объяснить, почему за несколько месяцев друзья превратились в заклятых врагов. Нет точного объяснения этому и у автора этой статьи. Скорее всего, они не были настоящими друзьями, а «дружили» с этой еврейской семьёй, потому что это было в каком-то смысле выгодно. А семена антисемитизма не проявлялись до тех пор, пока не создалась благоприятная обстановка.

В целом следует сказать, что определенная часть местного населения Горок и района, равнодушно отнеслась к гибели тех, кто веками жил рядом. Фактов спасения еврейских семей в Горках и районе нам не известно. Хотя многие сочувствовали обречённым, но видимо боялись им помогать, так как хорошо знали, что за помощь евреев фашисты могли расстрелять. И поэтому, автор считает, совершенно нет оснований высказывать претензии к рядовым жителям.

Муравина Г.Н. погибла в Горках 7 октября 1941 года.

Но, автора удивил и огорчил рассказ одной пожилой женщины из окрестной деревни. Рассказывая о расстреле еврейского населения, она не высказала никакого сострадания, а только горячо сожалела, что когда происходил расстрел, у неё заболела дочка, и она не могла пойти в Горки и взять что-то из брошенных еврейских домов, которые фашисты, забрав ценные вещи, отдали на грабёж местному населению. Что ж, были и такие люди!

Памятник погибшим евреям деревни Горы

После уничтожения еврейского населения в Горках фашисты расстреляли евреев в местечке Романово, потом в деревне Горы. Свидетель тех событий Ульяна Ходосевич вспоминала: «В нашей деревне жило много евреев, они занимали весь центр Гор. Занимались ремеслом, работали в местном колхозе, в школе, больнице, льнозаводе. Когда в Горах появились фашисты, то евреям на одежде заставили нашить жёлтые звёзды. В начале октября 1941 года собрали мужчин белорусов и заставили копать большую яму на территории льнозавода. Затем фашисты и полицейские пригнали более 300 евреев, заставили их раздеться и голыми ложиться в яму, а затем стреляли. Некоторых закопали ещё живыми. Потом я видела, как полицейские везли целый воз одежды...».

Одна из страниц «Черной книги» И. Эренбурга и В. Гроссмана посвящена событиям, которые произошли в деревне Горы. 29 сентября 1943 года воины 290-й стрелковой дивизии освободили деревню Горы Горецкого района, а в конце марта 1944 года тут побывал И. Эренбург. В заметке «В местечке Горы» он писал: «В местечке Горы жило много евреев: рабочие лесозавода (И. Эренбург ошибался, в Горах был льнозавод – В.Л.), ремесленники, колхозники «Чырвонага сцяга», кузнецы, швеи и сапожники местечка славились далеко в окрестностях. Кто не знал кузнеца Абрама Альтшулера? Были в Горах десятилетка, библиотека, большой клуб, больница, парк культуры и отдыха...

 

Д.Я. Лапатухина (слева), Д.Э. Лапатухин, Ф.Э. Лапатухина.
Погибли 7 октября 1941 г.

Пришли немцы. Офицер увидел на дороге шестилетнего мальчика и застрелил его. Это было началом.

С утра 19 октября 1941 года немцы окружили местечко. В дом восьмидесятилетнего Эфроса ворвался немец. Старик молился. Немец схватил его за руку: «Иди!» Эфрос ответил: «Не трогай! У меня хватит силы дойти до могилы!» Из соседнего дома немцы вытащили инвалида Гуревича: его жена Мира плакала. Гуревич сказал: «Мира не нужно плакать». Евреев повели к заводу. Там была выкопана огромная могила. Старая Рахлей кричала: «Вам не забудут кровь этих младенцев! Вы ответите за всё...» Её убили первой. Евреев раздели. «Холодно», – кричали маленькие дети. Хана Гуревич кричала: «Не дам гадам издеваться над моими детьми», последнего убили старого Эфроса. 21 марта 1944 года (писатель ошибался, это происходило 29 сентября 1943 года – В. Л.) Красная Армия освободила Горы. Откопали могилу около завода и увидели страшное зрелище: женщина с ребёнком на руках, младенец, который обхватил руками шею старухи, наверное, своей бабушки, сотни трупов... Над раскопанной могилой состоялся митинг воинской части. Офицер Конищев сказал «Запомните, товарищи, эту могилу! Поклянемся отомстить немцам за кровь невинных советских людей!»

Работая над книгой «Память» нам удалось разыскать ветерана 70-стрелковой дивизии, которая находилась в Горах с ноября 1943 года по июнь 1944 года Ивана Петровича Русинова. Он в то время командовал отдельным лыжным батальоном, и ему командование поручило найти и вскрыть захоронение расстрелянных евреев. «Проверяем ломами мёрзлую землю, – писал он. – И вот нашли место захоронения. В верхнем ряду трупы полностью разложились, но когда пошли глубже, стали доставать целые. Вытащили молодую женщину, старика и других. Военно-медицинская комиссия констатировала, что некоторые были расстреляны, оглушены прикладами, а некоторые были закопаны живыми... Затем состоялось захоронение жертв фашизма. На митинг вместе с редактором нашей армейской газеты В. Ивановым приехал писатель И. Эренбург. Это имя нам было хорошо известно по статьям в газете «Красная звезда». После выступления на митинге Эренбург долго разговаривал с местными жителями, наверное, расспрашивал их о факте расстрела...» Как известно, после этого был составлен «Акт о зверствах немцев в местечке Горы Могилёвской области БССР 16 марта 1944 г.», где рассказывается о том, что было расстреляно более 200 человек. Впервые этот документ был опубликован в книге Ф.Д. Свердлова «Документы обвиняют. Холокост: Свидетельства Красной Армии». Какое воздействие оказала на творчество И. Эренбурга это событие (участие в похоронах и митинге в местечке Горы) нам не известно, ибо он побывал в 1944 году во многих населенных пунктах, где уничтожали людей. Но именно в 1944 году были написаны такие строчки:

В это гетто люди не придут.
Люди были где-то. Ямы тут.
Где-то и теперь несутся дни.
Ты не жди ответа, мы одни.
Потому что на тебе звезда,
Потому что твой отец другой,
Потому что у других покой.

Известно, что спастись удалось Лане Шифриной и её сыну Герману, которые в начале войны приехали из деревни Благовичи Чауского района Могилевской области в местечко Горы к своему дяде Шифрину Мордухаю Шмулевичу. Когда немцы пришли в их дом, Лане удалось убедить немцев, что она русская – беженка по фамилии Иванова. Учитывая, что местные полицейские её не знали, их отпустили, и они срочно перебрались в другое место. Сейчас, Герман Мордухович Иванов (в действительности Шифрин) проживает в Германии, а эту фамилию он сохранил, так как она спасла ему жизнь. Кстати он двоюродный брат известного актёра Ефима Шифрина.

Памятник на месте
расстрела узников гетто

В 1942 году уничтожение еврейского населения в Горецком районе продолжалось. В «Акте Горецкой районной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецких преступников в годы Великой Отечественной войны», сказано: «Массовые убийства немецко-фашистские изверги произвели в д. Напрасновка Маслаковского сельсовета, там осталось восемь ям, где зарыты расстрелянные. Массовый расстрел фашисты организовали 22 марта 1942 года. Расстреляли 250 евреев. Перед смертью их жестоко избивали, требуя откупа золотом. Потом их повели на опушку леса, в 200 м. западнее д. Напрасновки, и там над ними учинили массовый расстрел. Детей в могилу бросали живыми, а наверх бросали расстрелянных взрослых».

Л. Шилова, заведующая Маслаковским филиалом Горецкого историко-этнографического музея, на основании опросов жителей местных деревень восстановила этот трагический день в истории деревни: «В этот день приехали немцы. Одна часть окружила деревню. Вторая пошла по домам, выгоняя людей на улицу. Не оставляли никого: ни детей ни стариков. Сначала всех согнали в два дома и продержали до обеда. Потом выгнали на улицу и построили в большую колонну. По сторонам расставили 12 автоматчиков и по большаку погнали к лесу.

Впереди колонны, с цепями на руках шел большой Ара, так звали одного из жителей деревни за гигантский рост. По сторонам шли молодые парни, также скованные цепями. Жуткий крик и плач несся из колонны по окрестностям. Многие теряли сознание и падали, предчувствуя близкий конец. Более сильные и стойкие их поднимали и вели. Подойдя к месту расстрела, немцы приказали выходить из колонны по несколько человек, и становиться лицом к яме. Если у кого была хорошая одежда, её снимали и затем расстреливали – в спину, в затылок. Многие падали в яму сами, их достреливали там. Расстреляв всех, фашисты засыпали яму землёй, но она «дышала» ещё три дня.

Одному удалось избежать смерти, Это был Есель Стамблер, парень 20 лет. Когда колонну гнали через лес, он рванул в сторону деревни Шепелевки. Петляя между деревьями, прибежал в деревню в дом Николая Козлова. Там была бабушка Матрёна. Он попросил, чтобы его спрятали. Бабушка предложила ему стать за дверь под вешалку с армяком. За парнем в деревню прибежали два немца. Они заходили в каждый дом, искали, но его не нашли. Несколько дней Есель прожил в сарае, а потом ушёл в партизаны. После войны он жил в Орше, работал в Райпо. Каждый год приезжал в деревню и привозил бабушке подарки.

Сделал попытку убежать и мальчик восьми лет, но его сразу же настигла пуля. Удалось спрятаться молодой женщине с двумя детьми в доме под полом. Но назавтра её выдал немцам местный староста. Через четыре дня немецкий карательный отряд приехал в деревне Ольховка. Там жило несколько семей польских евреев. Их забрали и увезли в Горки. Оттуда они не вернулись».

Памятник на месте
расстрела евреев
деревни Рудковщина

В конце февраля 1943 года фашисты решили расстрелять евреев деревни Рудковщина. Учительница местной школы Елена Червинская, уроженка этой деревни (её отец был еврей, мать – белоруска) сама была свидетелем этих событий и всю жизнь собирала воспоминания тех, кто видел эту трагедию. Она вспоминала, что в предвоенные годы в деревне Рудковщина жило несколько еврейских семей: Мильготины, Черномордик (кузнец, который жил один), Иоффе, Алкины, Додкины. Кроме постоянных жителей, проживали ещё евреи, приехавшие в деревню в начале войны. «12 марта 1943 года. Стоял морозный, но безветренный день, – вспоминает Е. Червинская. – Утром всех евреев деревни собрали в одно здание. Нас, две семьи, у кого были матери белоруски, под строгим наблюдением оставили дома до особого распоряжения (как было сказано старостой деревни). Мужчин погрузили на сани и повезли полевой дорогой, остальных погнали пешком по прямой дороге к лесу. Младшую внучку Черномордика немец нёс за ноги (говорят очевидцы)». Адам Копошилов, свидетель расстрела вспоминал: «Земляки шли вслед почти всей деревней, кто из любопытства, кто из сожаления. Но картина расправы привела всех в ужас. Два первых выстрела попали в мать и дочь Алкиных. Она успела запеть «Интернационал», обхватив сына. Немцы выхватили из её рук трёхлетнюю дочь, поставили кучерявую белокурую с большими голубыми глазами девочку на пень. Она доверчиво смотрела на вылюдка, наслаждавшегося этой картиной, пока не упала замертво. Пуля попала ей в голову. Люди были так запуганы, что не сопротивлялись. Их сажали на колени и стреляли им в затылок».

Памятник на месте
расстрела евреев
деревни Верещаки

Еврейское население было уничтожено также в деревнях Ленино и Верещаки. Последняя деревня так и не возродилась. Сейчас на месте расстрела еврейского населения в Горках, Горах, Верещаках, Напрасновке установлены памятники. Его нет только в Ленино, так как в пятидесятые годы тела погибших оттуда были перенесены в Горки и захоронены в Белом ручье – месте расстрела евреев Горок.

Памятник погибшим евреям деревни Напрасновка

О расстреле еврейской общины в Ленино собирает материал, учитель истории Ленинской средней школы Лоцманов Сергей Иванович:

«После немецкой оккупации деревне Ленино вернули старое дореволюционное название Романово. Его преобразовали в центр волости, которой управлял немецкий офицер. Из местных назначили бургомистра и старосту. В здании школы разместился полицейский участок.

Немецкие власти объявили, что жители деревни должны, как и раньше, работать на земле, что за неповиновение будут жестоко наказывать. Первоначально оккупанты не допускали раздела земли между колхозниками и даже сохраняли колхозную систему, но затем разрешили передавать землю в личное владение людям.

Особую ненависть фашисты испытывали к бывшим советским работникам, активистам колхозного строя, евреям.

Осенью 1941 года фашисты расстреляли евреев Ленино.

Я расспрашивал стариков и по их рассказам определил, где было место расстрела евреев. Это недалеко от памятников, которые поставили в часть битвы с немцами, в которой принимали участие поляки. Здесь после войны проводилась мелиорация и местность сейчас полностью изменилась.

Здесь были расстреляны евреи местечка Ленино

Чтобы найти точное место трагедии я расспрашивал также бывшего председателя сельсовета Вершило Николая Филипповича, который в 60-х занимался перезахоронением останков расстрелянных евреев. Он мне точно описал место расстрела. Тогда здесь текли реки Видная и Нерея рядом сливались в одну. Противотанковые рвы, которые стали могилой, копали летом 1941 г. около непроходимого болота.

Считается, что в 1960-е гг. захоронение были выкопаны и перенесены, в Горки, в то захоронение которое расположено в Белом ручье. Я уверен, что выкопали не всех. Скорее всего взяли те останки, что сверху лежали.

Известно, что одним из первых расстреляли председателя Ленинского сельского Совета Златина, председателя одного из местных совхозов Ефима Болбатовича (д. Моисеево). Последнему припомнил нанесённые ещё до войны обиды один из жителей деревни Моисеево.

Я собирал показания свидетелей расстрелов, людей, которые пережили оккупацию в Ленино. Вот их показания.

Карнаухова Анна Игнатьевна, 1923 г.р.:

– Когда немцы вошли в деревню, то они поначалу вели себя спокойно, вероятно, считая исход войны делом решённым. Умывались у речки Мерея, смеялись и шутили, играли на губной гармошке. Свою технику они разместили на наших огородах, а сами же расположились в лучших домах.

Перед расстрелом в каждый дом заходили немецкие солдаты и предупреждали, чтобы мы не смели у себя скрывать евреев. У нас в деревне их было не мало. Часть ушла в надежде спастись. Те, кому не было куда идти, остались дома и пытались спрятаться. Помню, как в дом моего отца зашла тётя Ольга, которая жила через улицу от нас. Она рассказала, что поздно вечером к ней в дом приходил Минин и просил дать ему что-нибудь поесть для него и его жены Баси. Оказывается, Минины скрывались во дворе тёти Ольги, и она об этом ничего не знала. Посторонним людям об этом визите она ничего не рассказывала. И всё-таки кто-то донёс. Назавтра в дом тёти пришёл немецкий офицер с солдатами и переводчиком. Офицер кричал, грозился расстрелять тётю и её сына за то, что они скрывают у себя евреев.

Тётя убеждала, что в доме никого нет, кроме её сына. Тогда немцы отправились во двор и вытащили из стога соломы супругов Мининых. Тут же немецкий офицер отдаёт приказание: закрыть в доме их хозяев, а дом поджечь. Вся наша родня: моя мама, дедушка и бабушка, и я в том числе, соседи – стали упрашивать немцев сохранить жизнь тёте и её сыну. Мы плакали, а точнее голосили. Немцы сжалились, но супругов Мининых увели. Больше я их не видела.

Ещё до прихода немцев наша молодёжь на берегу Мереи рыла ямы для какого-то военного назначения. Но позже здесь были захоронены наши односельчане еврейской национальности. Многие наши мужчины были на месте казни. Их заставили зарывать ямы с трупами.

Лазичный Иван:

– Взрослых немцы расстреливали, а так как родители держали своих детей за руки, то дети могли падать в ямы живыми. Был дождь, в ямах стояла вода, перемешанная с кровью этих несчастных людей. После захоронения ямы ещё долго дышали, видно, были там живые люди.

Минаков Василий Иванович, 1927 г.р.:

– До войны в нашу школу направили молодую, симпатичную учительницу немецкого языка, еврейку. Её фамилии я не помню, но звали её Цилей Киевной. Когда пришли немцы, они взяли её к себе переводчицей. От расстрела её спас немецкий комендант. Но об этом стало известно, и его в качестве наказания отправили на фронт, а учительницу расстреляли в районе колхозных мастерских. Последними её словами были: «Прощайте, меня ведут расстреливать».

В 1995 году автором с помощью бывших жителей Горок, которые в то время проживали в Израиле, Санкт-Петербурге, Москве, Минске, Орше, Горках и других городах СНГ, была издана брошюра «Iшло у бяссмерце Горацкае гета...» (на белорусском языке), где было помещено более 300 имён погибших. В этой брошюре член Союза писателей Беларуси поэтесса Нина Ковалёва опубликовала стихотворение, где есть такие слова:

Iшло ў бяссмерце Горацкае гета
Па дарозе, чорнай ад пакут.

Жители Горок свято хранят память о тех, кто ценой своей жизни приближал день Победы. В честь победителей на центральной улице города установлена артиллерийское орудие и мемориальная доска.

Мемориальная доска на памятнике погибшим евреям в г. Горки

Священным местом для каждого жителя стал памятник, установленный на территории городского стадиона и академии, где фашисты уничтожили тысячи советских людей. Для членов еврейской общины Горок – памятник на месте расстрела еврейского населения 7 октября 1941 года.

Мемориальная доска в долине общин в музее ЯД ВАШЕМ. Есть там надпись ГОРКИ